Маньяки выходят из подполья, или супериор. Фантастический роман - Игорь Смирнов

Сводку Силыч закончил так же неожиданно, как и начал её. Раз – и замолчал. Значит, все пункты перечислил. Н-да, материала и в самом деле набралось не слишком богато. Лицо Силыча на экране застыло в каком-то подобии греческой театральной маски – нечто похожее уже случилось сегодня чуть раньше в «Жуке» с халдеем Андреем. Только у Силыча это была маска брюзгливости и досады. Силыч молчал и сопел, нахмурив брови и подобрав губы. Чем недоволен Силыч, трудно было понять, может, собственным докладом, что такой короткий. Максим особо не ломал голову над причинами его внезапной хандры – привык к странностям Силыча, да и некогда было входить в такие детали…

– Спасибо, инфа ценная, – процедил Коюров сухо, послушав несколько секунд сопение Хельхюгеля. Хотел добавить «Силыч», потом передумал. Кажется, он ещё ни разу не называл его Силычем в глаза? На самом деле Хельхюгель был Палыч, Павлович, по имени – Владислав. В стажёрскую бытность имел среди прочих своих прехехе одно даже не студенческое, а почти школярское обыкновение: к месту и не к месту втыкал в речь довольно тупую присказку – «Есть здесь какая-то бунтарская сила…» От этой привычки его скоро отучили, – мастеров лихо передразнивать вокруг хватало с избытком. Бунтарскую силу Хельхюгель перестал поминать, зато сам так и остался Силычем.

Ещё пару секунд молчали оба; скорбные складки на лбу Силыча не разглаживались, чуть ли не морщились сильнее.

– Видео, фотки, ссылки на аккаунты я тебе на почту скину, – буркнул наконец Силыч, словно просыпаясь от летаргии.

– Владислав! – тоже встрепенулся Коюров, испугавшись, что этой фразой Силыч собирается закончить разговор. – По затрашнему делу хочу спросить… Всё идет по плану? Инсекты живы?

– Всё идёт по плану, инсекты живы, – повторил Силыч почти как эхо. Как робот. Добавил – голосом чуть поживее: – Не волнуйся. Мы непрерывно мониторим ситуацию.

Вот это и были его завершающие слова. Типа, прощание – прощание по Силычу. Дисплей на мгновение потемнел, с него исчезла пористая физиономия. В следующий момент экран снова занимала заставка со всеми полагающимися ярлычками приложений на её фоне.

Коюров, прикрыв веки, ещё раз прокручивал в голове только что услышанное. Самым интересным из сообщения Силыча показались сведения про Жиганчина, который постоянно отирается в «Жуке». Значит, в «Жука» непременно опять надо сходить! Только перед тем запомнить хорошенько физии этого Тимофея и его дружков. Видео и фотки, кои Силыч обещал сбросить, надлежит как следует прокачать…

Максим глянул на часы. День перевалил за полдень, но до вечера есть ещё время. До начала выступления «Боттомлесс»… А пока надо бы вздремнуть хотя бы полчаса. Поднялся-то сегодня затемно. Самые золотые для сна часы прошли в дороге… Ага, вот прямо в этом кресле…

Коюров практиковал такое дело – коли возможностей для полноценного сна не выпадало, однако надобность в коротком, срочном отдыхе оказывалась насущной – предпочитал покемарить часик или даже полчаса сидя, как пассажир электрички или междугороднего омнибуса. Не обольщался надеждой отдохнуть лучше – то же самое время вылёживаясь на диване или даже кровати – потому как с подобным «сибаритством» пролетел несколько раз, никак не вышло расслабиться. Вот с тех пор больше любил релаксировать по-походному… Иногда даже в своей московской квартире – это если мог туда вырваться, пусть и не надолго. Эх, что-то не вовремя он московскую квартиру вспомнил… Вместо такого желательного сейчас сна поползли разные воспоминания…

8

Там, где прописан был Коюров, стопроцентно настоящий Коюров, не липовый сыщик, полицейский или прочий «фантом», роли которых Максиму приходилось иногда исполнять, даже воздух был не таким, как в Милоровске. В первые дни, когда Коюров распрощался наконец с общежитием (неизбежным на начальном этапе при переводе в столицу, тем более для холостяка), ему думалось, что он поселился под самым небом – на тридцать втором этаже тридцати трёхэтажной башни на окраине Супер-Москвы, один в двухкомнатных хоромах! Не знал ещё, что наступит миг, и он возомнит себя взаправдашним небожителем. Вот именно – миг… Это когда рядом с ним оказалась Таня, Таня Белозёрова, гостья из Милоровска, кандидат наук в тамошнем НИИ нанобионики, одна из бесчисленных посланниц страны в столицу – молодой учёный, участница очередного научного форума. А Коюров этот форум как раз оберегал – обаятельный молодой человек, вежливый и приятный, практически безымянный и почти безмолвный представитель принимающей стороны… Непредсказуемые случайности бывают однако и в запрограммированный век. Молодой ученый и молодой представитель сошлись на балу, завершающем научный слёт.

И вот тогда он впервые услышал это имя – Милоровск! Милоровск – хохма какая-то. И часть тайны – Таниной тайны. Долговязая девчонка с гладкими, чёрными как вороново крыло волосами, округло, точно шлем, облегающими голову, с узкими раскосыми глазами азиатки, гибкая, подвижная как ртуть и смешливая, но вообще-то сирота, у которой родители задохнулись при пожаре, и она выросла в детдоме, а в результате не только вымахала ростом чуть не выше Максима, но и заделалась молодым учёным и прочая, – она в те дни проникла ему в кровь, как инфекция, воспалила его мысли. Дни? А разве их было много? А разве эти три – или всё-таки четыре дня? – не слились в один большой и немигающе яркий день? Который оборвался внезапно и, да, как ни глупо звучит – ночью.

А в ту ночь он спал как убитый, без задних ног, как говаривала бабушка, – на кровати широкой, плоской, как фанера, и, по факту, как фанера, оказавшейся весьма скрипучей и трескучей. Купил по дешёвке, по случаю, чтоб было лежбище – пусть хоть такое на первых порах. Не предполгал, что «начальный период» затянется на добрых полтора года. Да и кто мог подумать, что сей топчан станет так дико стрелять, одиночными и дуплетом – под натиском двух обезумевших, охваченных огнём тел! Иногда думалось: сейчас проломится, разверзнется, и полетят они на пол… «А ведь у тебя под кроватью пыль как вата слежалась! – хохотала Таня. – Я видела…» – «Ну и нормально, – ухмылялся Максим. – Мягкая будет посадка»… Однако если бы так! Если бы всего лишь – с термоядерным грохотом разломать допотопный предмет мебели, перепугать соседей, ободрать коленки и спину…

Вышло всё тихо, почти бесшумно, он тогда спал и спал. И вдобавок ему снилось, что и Таня рядом спит. В этом своём сне он видел кровать сверху. Соответственно – себя и Таню на ней. Таня здорово перетянула одеяло на себя; у Максима остатним углом одеяла прикрыты оказались только чресла, как называл кто-то из родных эту часть тела (кто именно, спящий Коюров вспомнить не мог; хватало и того, что взирал на собственное голое тело со стороны; возможно, так выражался дед по отцовской линии – любил странные словеса, литераторством даже баловался). Из открытого окна веяло свежестью, но Максим прохладу не замечал.

А потом, как это часто бывает в сновидениях, действие приняло новый оборот, да так, что связка между двумя сценами пропала. Собственно, и сама картинка пропала – продуваемая ветром с улицы комната, широкая кровать посредине, два пышущих жаром тела на ней. Теперь до Коюрова доходили только звуки – голоса. Один голос был точно Танин. Другой – чужой, незнакомый. Что он говорил, нельзя было разобрать, ясно было только одно: чужак на Таню кричит, пусть не громко, но зло, требовательно. А Таня лишь робко отбивалась. Максиму даже больно во сне сделалось – от жалости за Таню.

Сюжет сновидения опять скакнул вперёд. Максим теперь видел Таню, только Таню. Голоса смолкли. Таня когда-то успела уже одеться и собирала вещи в пластиковый пакет. Оглянулась несколько раз по сторонам, словно искала что-то. В руке держала какой-то предмет. Будто навели на резкость – тот объектив, через который Максим всё это наблюдал. Коюров разглядел, что предмет в руке девушки – телефон. Она было развернула его так, как если бы хотела то ли позвонить, то ли что-то посмотреть на дисплее, но вместо этого и телефон убрала, спрятала. Только – в пакет ли, куда сунула остальные свои пожитки, было не ясно. «Прощай, Максим!» – молвила Таня тихонько. Хотя – и за это Максим не мог ручаться, говорила Таня эти слова или нет. Или это ему просто… приснилось. Хотя разве бывает по-другому – во сне? Тани просто не стало. Ничего не осталось, ни картинки, не голосов. Он проснулся.

Не мог сообразить, сколько прошло времени с того момента, как закончился этот странный сон. Наверно, не много. Сердце билось тяжело, должно быть, оттого, что лежал на левом боку. Быстро посмотрел на другую половину кровати, ожидая увидеть там закутанную в одеяло фигурку Тани – спящая она почему-то казалась щуплой и малорослой, вопреки фактам действительности (выражение начальника его, Быстрова). Тани рядом с ним на кровати не оказалось. Одеяло было сдвинуто в его сторону, скомкано, застыло крупными высокими складками, неожиданно показавшись слепком с выскользнувшего из-под него тела. Максим прислушался, рассчитывая услышать негромкий шум – из кухни, из туалета, из ванной комнаты. Таня вышла попить или наоборот пописать, или просто умыться… Но в квартире всё остановилось, зависло – не было слышно ни звука.